— Конечно, я вас не оставлю!

— В этом я как раз не сомневаюсь, — невесело усмехнулся он. — Проклятье… Мне жаль так давить на тебя, но сейчас это неизбежно, постарайся вытерпеть.

Он и правда на меня давил — в самом прямом смысле. Он опирался на мои плечи, и мне приходилось нести на себе часть его веса. Во всем, что происходило, была жестокая ирония, ведь этот вес во многом составляли налитые силой мышцы, которые сейчас почему-то стали совершенно бесполезны. Хотя я догадывалась, почему. У меня тоже случались судороги — не такие грандиозные, конечно, незначительные. Многим ведь сводит ногу при шаге в ледяную воду или неудачном движении! И даже после тех недолгих спазмов мышцы были сначала онемевшими, а потом сильно болели.

Поэтому я боялась даже предположить, что должен чувствовать Гедеонов после того приступа. Но уже то, что он, выше всего ценивший свою независимость, позволял мне вести себя, говорило о многом. Он больше не говорил со мной, но его хриплое дыхание здорово меня пугало.

Не знаю, каким чудом, но мне все же хватило сил довести его до спальни и уложить в постель. После этого я, по его указанию, позвала Анастасию Васильевну, и всем занялась она. Она была напугана не меньше моего, и в этом страхе я видела скорее взволнованную мать, чем преданную служанку.

Мне было велено идти к себе, и я пошла, чтобы не путаться под ногами. Я так замерзла, что больше часа просидела под горячим душем. А потом плакала до самого утра — сама не понимая, почему.

* * *

О ночном происшествии так никто и не узнал. И даже наше фирменное информационное агентство «Горничные» то ли осталось в неведении, то ли получило строгое указание держать ротики закрытыми. Но и без последствий, увы, не обошлось.

Нам всем было объявлено, что Гедеонов болен. Чем болен — не сказали, да нас это и не касалось. Он не покидал свою спальню, все визиты были отменены, к нему ходили только Анастасия Васильевна, врач и шеф-повар, готовивший для него, больше туда никого не пускали.

Персонал поместья сочувствовал Гедеонову, но не видел в случившемся большой беды. Ну, заболел и заболел, подумаешь, с кем не бывает! Человек все-таки, хоть и ведет себя, как полубог.

И только я одна знала, что произошло на самом деле. Я старалась убедить себя, что ко мне это не имеет никакого отношения, напротив, я поступила правильно, но этот самообман мне никак не давался.

Я старалась все свое время занять работой, однако оказалось, что просто нет у меня столько работы. А отдых для меня сейчас становился настоящей пыткой, потому что, когда я оставалась одна, на меня наваливался шквал вопросов, ответы на которые меня пугали.

Что произошло с Гедеоновым?

Простит ли он меня за то, что я стала невольной свидетельницей его унижения?

Уволит ли меня за то, что я нарушила одно из пяти основных правил и дотронулась до него? Я сделала это не специально, я хотела помочь ему — и помогла. Но поймет ли он это или ему помешает гордость?

Весь следующий день я провела как на иголках, однако к вечеру не было ни новостей, ни перемен. Ночью мой сон был рваным, беспокойным, полным видений, которые я, к счастью, не запомнила. В этом не было ничего особенного или мистического, я с детства отличалась впечатлительностью и после всяких потрясений такие ночи были чуть ли не нормой. Но это не значит, что они мне нравились или что их легко было переносить.

Я ожидала, что уж на следующий день он появится. Сколько можно отлеживаться после обычной грозы, в конце концов?! Но что бы ни происходило с Гедеоновым, это было намного серьезней обычной простуды. Возле его кабинета и спальни зависла тревожная тишина, зато остальное поместье продолжало жить обычной жизнью. Наблюдая за окружающими, да за тем же Никитой, я поняла, что дело не в черствости или равнодушии. Просто им и в голову не могло прийти, что их хозяин тоже бывает уязвим. Мне оставалось только подивиться тому впечатлению силы, которое Гедеонов им внушил.

На третий день он тоже не вышел, но в поместье приперся кое-кто другой. Ярослав Мартынов собственной персоной! Он совсем недавно уже гостил здесь и уехал, он не любил бывать в поместье слишком часто, а значит, это был внеплановый визит.

Я терпеть не могла этого типа и старалась держаться от него подальше. Если Мартынов случайно видел меня, он смотрел на меня с таким удрученным презрением, будто я была тараканом, который залез на верхушку свадебного торта его любимой дочери. При этом неприязнь Мартынова ко мне была не меньше, чем моя к нему, и эта неприязнь по-своему спасала меня: он брезговал со мной говорить.

Но тут, я чувствовала, все могло сложиться иначе. Поэтому я затаилась, сосредоточилась на своей работе, старалась поменьше бывать в усадьбе, чтобы не столкнуться с ним.

Не помогло. Вскоре после обеда он вызвал меня на встречу.

Мартынов без лишней церемонности занял кабинет Гедеонова — может, потому что других кабинетов здесь не было, а может, потому, что ему нравилось ощущение власти. Скорее, второе, ведь он вполне мог побеседовать со мной в гостиной или библиотеке.

— Ну что, Августа Стефановна, теперь вы понимаете, что вам следовало послушаться моего совета? — поинтересовался Гедеонов, беззастенчиво пропуская приветствие.

— Не уверена, что понимаю вас.

— Я с самого начала указывал, что вам здесь не место и ваше назначение — это ошибка. Почему вы не могли послушаться меня тогда? Почему нужно было дождаться, когда начнутся реальные проблемы?

Он не повышал на меня голос, напротив, говорил ровно, почти дружелюбно. Но в этом показном дружелюбии было что-то тошнотворное.

Как ни странно, чем подлее вел себя он, тем легче мне было противостоять ему.

— Я очень рада, что не послушала вас. Я люблю свою работу и неплохо с ней справляюсь. Если не верите мне, спросите других людей. Что же до проблем, о которых вы говорите, то мне о них ничего не известно.

— Неужели? То есть, и одно из пяти правил вы не нарушали?

Вот такого я от него не ожидала, потому что эти правила я обсуждала не с Мартыновым. Я вздрогнула, и он заметил, но исправить эту оплошность я не могла. Мне оставалось лишь отвечать ему, не поддаваясь панике.

— Вы, я так понимаю, говорите о запрете на прикосновения?

— Именно так, Августа Стефановна.

— Это была помощь.

— Непрошеная.

— Необходимая, — отрезала я.

— В вашем понимании. Но ваше понимание не так уж много значит. Если вам сказали не дотрагиваться до хозяина, значит, вы должны были слушаться, а не геройствовать, нанося своим неумелым поведением еще больший вред.

О, тут я многое могла бы возразить! Начать хотя бы с того, что Гедеонов — не хозяин мне, он мой наниматель, а это разные вещи. К тому же, этот хозяин, якобы не нуждавшийся в моем геройстве, валялся в грязи и явно не понимал, что происходит. Мне что, нужно было бросить его там? А может, еще и лицом в лужу толкнуть, чтобы помер побыстрее?